поделиться ссылкой
Известно, что в 1722 году, когда Петр Великий — ведя войну с персами — добрался до Дербента и Баку, местные армяне с чистым сердцем и горячею верою приготовились к встрече великого Повелителя России, но Император с берегов Каспийского моря поспешно вернулся в Москву, так что надежды и ожидания армян прошли даром.
Впоследствии русское владычество хотя постепенно распространялось в Закавказьи, но Самодержцы более лично не посещали Кавказ, и местные народности не удостаивались их видеть у себя.
В конце 1836 года в Тифлисе вдруг распространился слух, что Император Николай намерен приехать на Кавказ. Слух этот оправдался, когда в марте 1837 года министр граф Чернышев оффициально известил барона Розена о намерении Императора. Немедленно стали готовиться к встрече, и с этою целью составилась особая коммиссия из высокопоставленных чинов.
Узнав, что Император намеревается посетить и Эчмиадзин, католикос поспешил привести в порядок здания монастыря, но так как Эчмиадзинский собор не располагал средствами для капитального ремонта, то Карбский прибег к посредничеству Розена с целью получить разрешение на повсеместную среди армян подписку для производства вышеупомянутого капитального ремонта.
По этому поводу между бароном, католикосом и министерством возникла продолжительная переписка, но в конце концов желание католикоса не сбылось, и верховный патриарх принужден был довольствоваться имеющимися средствами для приготовления к ветрече Августейшего гостя.
Тифлисская консистория также распорядилась, чтобы городские армянские церкви приняли подобающий им вид, поручив это дело ктиторам и конгрегации.
Прибавим сюда и то, что, следуя предрассудкам простолюдинов, будто встреча на дороге со священником — дурной признак, местное русское духовенство строго наказало, чтобы ни один священник не показывался на улице за время пребывания Императора в Тифлисе. Такое же распоряжение издала и армянская консистория.
Летом 1837 года стало известным, что путешествие Императора должно состояться осенью, когда Он из Крыма выедет в Редут-Кале и через Кутаис поедет в Сурам, откуда отправится в Ахалцых, Ахалкалаки и Александрополь, отсюда же через Сардар-Абад отправится в Эчмиадзин и Эривань, а после через Делижан приедет в Тифлис и т. д.
Хотя для упомянутого путешествия была выбрана осень, как самая приятная пора в нашем крае, но сверх ожидания сентябрь и октябрь месяцы того года против обыкновения оказались самыми дождливыми, сырыми и обильными ветрами.
Нет сомнения, что изменение погоды в такой степени к худшему отчасти помешало наиболее торжественной встрече Августейшего Путешественника. Наконец, 27 сентября 1837 года Император приехал из Крыма на пароходе в Редут-Кале (прим. недалеко от Поти), где Его уже ожидал барон Розен. В числе прочих сановников Императора сопровождали граф Орлов и граф Адлерберг.
28 сентября Император был в Кутаисе, а 30 достиг Сурама, откуда через Боржомский перевал направился в Ахалцых. Грузино-имеретинский епархиальный начальник и вождь эмигрировавших из Турции армян — архиепископ Карапет специально приехал сюда из Тифлиса за несколько дней вперед, чтобы лично иметь счастье представить свой народ могущественному Царю.
Вечером 2 октября Император прибыл в Ахалцых и остановился в армянском архиерейском доме, приготовленном для Его Величества тем же архиепископом.
Говорят, что Император Николай, заранее будучи осведомлен о личных качествах архиепископа Карапета и об услугах, оказанных им Русской державе, во время приема спросил архиепископа со свойственным Его Величеству рыцарским благоволением:
— Заявите, чего желали бы просить у меня?
— Эту маленькую горсть Твоего нового верноподданного армянского народа охранил и защитил своими слабыми силами в магометанском мире, пока привел под Твои могущественный крылья; после этого, Великий Государь, Ты будь его отцом и защитником, мой армянский народ Тебе поручаю и Тебя — Господу Богу,— ответил, обнажив голову, архиепископ-«начальник» переселенцев.
Император — довольный, улыбнулся, пожал руку епархиальному начальнику и, обратившись к своему адъютанту, сказал: «он дипломат».
Из Ахалцыха через Ахалкалаки Император 4 октября достиг Гимры (прим. Гюмри), где в тот же день положил основание русской церкви имени святой Александры и приказал город именовать Александрополем.
Отсюда Его Величество через Мастару направился в Эчмиадзин. В деревне Мастаре Императора встретил эриванский губернатор князь Бебутов. По вступлении в Араратский край, могущественному Императору с первых же шагов пришлось выслушивать многочисленные недовольства и протесты жителей за чрезмерные притеснения народа. Наивные жители, не владея русским языком и не зная законов, прибегали для иллюстрации понесенных ими притеснений перед милосердным царем к странным и применяемым в персидских областях приемам: они расстилали по дороге солому и хворост и поджигали его перед Императором, желая этим сказать, что «вот и мы так точно сгораем от рук наших властелинов». Когда царь прибыл в Сардар-Абад, один армянин представил Его Величеству совершенно на голообщипанного, худого петуха.
Удивленному Императору доложили, что молчаливо протестующий хотел дать понять, что начальствующие лица их довели до дней этого петуха. Из Сардар-Абада Император направился в Эчмиадзин, где высокого путешественника ожидал католикос Иоанесс вместе со своим духовным клиром.
Приводим здесь имеющийся у нас подлинный кондак католикоса, написанный 30 октября 1837 года на имя грузино-имеретинского епархиального начальника архиепископа Карапета, в котором его святейшество описывает оказанный им прием Императору. «В 1 час дня, 5 октября 1837 года, в сей знаменательный для армян день, при приближении Его Величества к Эчмиадзинскому монастырю, мы выехали верхом навстречу Высокому Путешественнику за версту от стены монастыря в реке Касах в сопровождении преосвященных епископов наших и почетных вардапетов также верхами, в сопровождены двух шатиров наших к почетной стражи, состоящей из 50 лиц — армян, принадлежащих Эчмиадзину, и двух духовных сановников, один с патриаршим посохом, а другой с хоругвью, согласно древнему обычаю престола; впереди же всех патриарший конюший вел двух заводных лошадей под богатыми попонами. При приближении к Царю, мы и духовные лица сошли с лошадей и приветствовали Его Величество с благополучным приездом, а затем по приглашению Его опять, сев верхом и имея во главе Императора, продолжали шествие наше в Эчмиадзинский храм, который с распростертыми объятиями готов был к принятию в лоно свое Высокого Своего спасителя. Когда процессия подъехала к стенам монастыря, начался звон всех колоколов монастырских и ближайших церквей, и мы, оставив Императора, направились в храм надеть патриаршее облачение. Все духовенство наше вместе со всей монастырской братией в предшествии высокопреосвященного архиепископа Барсега — главного настоятеля Эчмиадзинского престола — в облачении и во всем блеске своего сана ожидало Высокого Путешественника на расстоянии одной четверти версты от стены монастыря и, увидя приближение Императора, встретило с пением стихир, подобающих этой высокоторжественной и радостной церемонии, и два епископа в полном архиерейском облачении поднесли Императору: один — чудотворную икону Божьей Матери, а другой — хлеб-соль и в таком порядке направились в храм Эчмиадзинский.
Не знаю, смогу ли нарисовать Вам сияние лиц всех присутствующих духовных и светских и их слезы радости по поводу присутствия среди них Особы, которому обязаны своим благоденствием н освобождением веры; все это предоставляю Вашему высокопреосвященству представить самому себе. Приближаясь к храму, Император шел по пути, усыпанному цветами, начиная с места ожидания духовенства до дверей Трдата и отсюда до храма устланному парчей, затканной золотом, под названием пиандаз — мы в патриаршем облачении вместе с двумя епископами также в облачениях поднесли Ему приложиться святой крест и, призывая на него Божие благословение, окропили святою водою. Войдя в храм и остановившись перед алтарем у места Сошествия, мы вновь поздравили Его Величество с приездом и произнесли приветственную речь».
К этому описанию следует добавить, что вышеупомянутая речь католикоса Иоанееса в действительности не была произнесена в храме, но, письменно с ее русским переводом, была доведена до сведения Императора. За краткостью времени его святейшество верховный патриарх, вместо прочтения своей речи, ограничился выражением своих благопожеланий.
После выслушанных благопожеланий Император соблаговолил осматривать выставленный в церкви древности; объяснения на русском языке давал прокурор Синода Т. Корганов.
Его Величество потребовал, чтобы показали ту старую патриаршую митру, в которой драгоценные камни были заменены стеклами, Император осмотрел эту митру и выразил свое удивление, что считавшиеся дорогими камни — фальшивы.
Выйдя из храма, Его Величество посетил монастырское общежитие, где стол еще не был накрыт, и члены братии скромно отложили свой обед до окончания Высочайшего посещения. Пройдя здание тииографии, где не было ни наборщиков, ни работников, Император увидел только два грубых деревянных станка и кое-какую типографскую обстановку. Прокурор Синода объяснил, что эта типография вновь учреждена трудами и стараниями католикоса Иоанесса, не упомянув об открытии в прошлом столетии типографии и бумажной фабрики, блаженной памяти католикосом Симеоном. Монастырскую богатую библиотеку не показали, так как запыленные книги в беспорядке были свалены в сундуки и хранились в ризнице. Его Величество из типографии вошел в училище, где но было ни учащихся, ни учащих.
Прокурор и тут поспешил пояснить, что католикос, будучи основателем и этого учреждения, кладет много труда и заботы для процветания училища, ученики которого сегодня распущены в честь Августейшего посещения.
Отсюда Император направился в Синод, где Его Величество ожидали присутствующее члены Синода и католикос.
Прокурор представил членов Синода каждого отдельно и доложил, что католикос просит прощения у милостивого Императора, что портрет Его Величества, исполненный масляными красками, давно заказанный для присутственного места, пока не получен и будет доставлен только в декабре месяце.
— Вместо портрета вот — Я сам здесь, — сказал Император, приблизился к председательскому креслу и, не садясь, соизволил выразить католикосу Иоанессу Свое благоволение за порядки, введенные в Эчмиадзине сравнительно в короткий срок, и пожелал, чтобы все армяне пошли по стопам главы своей церкви. Затем, обратившись к членам Синода, им также объявил Высочайшую волю Свою: «принимать участие каждому из них в трудах Синода по возложенным на них обязанностям, продолжать службу свою на пользу общества, считать своим первым долгом следовать главе своему, стремиться вперед и достигать больших успехов на благо общества и церкви».
Из Синода Император в сопровождении католикоса и других лиц поднялся в красиво убранный зал католикоса, под названием: «дзахкеал айван».
Здесь, уединившись с католикосом Иоанесеом, милостивый Император через прокурора, исполнявшего обязанности переводчика, спросил католикоса: «Чего желаете просить у Меня для благоденствия вашей церкви и паствы?»
— Имею две просьбы только, — ответил католикос Иоанесс; — одна — оказать могущественное покровительство всегда верному Русской державе армянскому народу и другая — наградить моих двух племянников Тевумовых русскими орденами для приобретения ими дворянского звания.
— Больше ничего? — иронически, улыбаясь, спросил Император.
— Ничего,— ответил патриарх.
— Скромно, но оригинально! — заметил Император и встал с места явно недовольный.
Хотя племянники Тевумовы Иоанесса Карбского удостоились получения орденов св. Станислава третьей степени, но Император, несмотря на обеденное время, не пожелал приобщиться дорогому и пышному столу, приготовленному католикосом, и, простившись с патриархом, поспешно отправился в Эривань. В момент отъезда католикос Иоанесс вместе со своим благословением преподнес Императору маленький золотой крест, в который были положены части от животворящего креста Господня. На кресте было выгравировано на армянском языке следующее: «в знак победы спасительный крест, да предшествует Тебе и Высочайшему роду Твоему против видимых и невидимых врагов во веки вечное».
Взамен этого драгоценного подарка, который по сей день хранится в числе святынь в церкви санкт-петербургского царского дворца, Его Величество из Эривани прислал подарок Эчмиадзинскому монастырю за «целование креста» 1.000 золотых голландских монет (около 3.000 руб.)
Едва выступил из монастыря царский кортеж, как начался сильный ливень, продолжавшийся до вечера. Дорога, ведущая в Эривань, настолько испортилась, что Его Величество был вынужден оставить экипаж и сесть на лошадь; накрылся кавказскою буркою и сильно мокрый прибыль в Эривань, где немедленно отправился в находящуюся в крепости русскую церковь, которая до взятия города была главною мечетью персов.
Здесь, по выслушании краткого молебна, Император вошел в алтарь церкви и сделал выговор русскому священнику за небрежную сохранность облачений и церковной утвари, лично Императрицей заготовленной и присланной.
Из церкви Его Величество отправился в специально для Него приготовленный бывший дворец сердаря (прим. хана) с красивым видом на реку Зангу.
Около пяти часов вечера начался обед, приготовленный для Высокого Путешественника, где также присутствовали барон Розен, князь Бебутов и другие высокопоставленные лица. Император был еще за столом, когда перед дворцом послышались шумные голоса собравшейся толпы:
— Арземиз вар, коймирлеар.
— Что это за голоса? — спросил Император.
— Народ выражает свою радость по случаю Вашего благополучного приезда — ответил Розен.
Царь не удовлетворился этим ответом и приказал графу Адлербергу пойти узнать сущность дела. Граф пошел и скоро вернулся, принеся с собою массу письменных жалоб. Кончив обед, Император вышел лично выслушать жалобы народа. Милостивого внимания удостоил Он жителей-жалобщиков относительно тех несправедливостей, которые творили шарурский уездный начальника фон Рентель и сурмалинский уездный начальник Неверовский.
князь Василий Иосифович Бебутов
Очень тяжелые обвинения были принесены также и на губернатора князя Бебутова, обременявшего народ невыносимыми податями. Император объявил свое неудовольствие губернатору, и князь Бебутов в ту же ночь заболел от горя и слег в постель. Этот случай послужил причиною перемещения князя Бебутова в Польшу, где он несколько лет оставался, не снискав Монаршего благоволения. Распустив народ и вернувшись в свою опочивальню, Император не пожелал отдыхать в приготовленной для Него постели, но приказал разостлать свежую траву на кровать и на ней заснул. В этой комнате Его Величество на стене карандашем начертал:
«Николай, 5 октября 1837 года».
Утром Император проснулся очень рано и подошел к окну, выходящему на реку Зангу, чтобы посмотреть на вершину Арарата, но он весь был в облаках.
Следует упомянуть, что Император Николай очень лелеял мысль видеть снежную вершину Библейской горы, на которой по преданию остановился Ноев ковчег, но это желание не исполнилось, так как все те три дня, которые Царь провел в Араратском поле, погода была дождливая и густой туман окутывал «темный Массис» .
— Я отдал Свой визит святой горе (Арарату), но она закрылась от Меня, и Я ее не увидел; не знаю, сможет ли сама видеть меня в другой раз,— недовольным тоном сказал Император и пошел осматривать знаменитую Эриванскую крепость.
Но сколь велико было Его удивление, когда, вспомнив богатые описания и славные доклады графа Паскевича о неприступности этой крепости, вдруг увидел простой замок, построенный из глиняных стен, который едва-ли устоял бы против правильной осады.
— Это не то что крепость, но простой глиняный горшок, за взятие которого не стоило Паскевича называть «графом Эриванским»,— заметил царь.
Затем, посетив военный госпиталь, Император вернулся во дворец, где представились Ему лучшие из жителей. Спустя несколько минуть Его Величество принял наследника персидского престола Мирзу Наср-Эддина, который в то время был в возрасте 7 1/2 лет, а теперь благополучно царствует в Персии.
Его послал отец шах Мухамед — в сопровождении Эмир-Низам Мухамед-хана — для приветствия и поздравления Августейшего Путешественника с благополучным приездом. Императора, приняв весьма благосклонно маленького престолонаследника, посадил его на Свои колена и сказал: «запомни этот час, когда ты сидишь на коленях Русского Императора» и, сняв со Своего пальца драгоценное кольцо, положил ему в руку. Отпустив персидских посланцев, Император отправился в Эриванский Окружный суд, где застал только одного секретаря, потому что как губернатор князь Бебутов, так и все члены суда после вчерашних происшествий, от горя и страха заболели и слегли в постель.
Его Величество, войдя в зал, остановился перед Своим портретом, исполненным масляными красками; со строгим выражением лица объявил Свое неудовольствие за укоренившееся взяточничество среди служащих и с угрозою воскликнул: — «служите с усердием и справедливостью, а то совершенно разгоню всех».
Страх овладел всеми присутствующими чиновниками, а Император с суровым видом вышел из здания суда. В тот же день Его Величество отправился в Тифлис.
Дождь продолжал идти, неустроенный дороги того времени настолько испортились, что Император вынужден был оставить экипаж и на лошади продолжать Свой путь. Так верхом и, не ожидая сопровождающих, один прибыл Он на станцию Делижан.
